Какой он − современный русский язык? Меняется ли норма под давлением мемов, англицизмов и цифровизации? Почему слово «звонит» вызывает споры, а «кринж» попадает в речь школьников? Об этом, а также о том, как обучают русскому детей мигрантов и какие пособия разрабатывают сургутские ученые, мы поговорили с доктором филологических наук Татьяной Сироткиной и кандидатом филологических наук Еленой Бреусовой.
− Русский язык − великий и могучий, но насколько он сейчас устойчив в период цифровизации, мемов, англицизмов и прочего?
Т.С.: Хочется сказать, что русский язык в любые эпохи и устойчив, и динамичен одновременно. Ученые говорят о том, что нормы меняются достаточно медленно. Но вместе с тем в каждую эпоху происходят какие-то изменения в социальной жизни страны, и, естественно, к нам приходят заимствования. В эпоху Петра I, как вы помните, пришли слова из голландского, немецкого, французского, других языков, которые обозначали явления в области политики, экономики, морского дела, военного дела − в тот период все это было актуально. Сейчас то же самое: какие-то новые явления обозначаются новыми лексемами, новыми словами. Но нормы сохраняются, они отражены в словарях, справочниках − мы все это можем посмотреть, всему этому соответствовать, если действительно хотим пользоваться литературным языком, а не жаргонными выражениями, преимущественно разговорной или просторечной лексикой.
Е.Б.: Я дополню и поддержу − в плане того, что русский язык − это саморазвивающаяся система, как, впрочем, и любой язык. Поэтому здесь, конечно, мы должны быть относительно спокойны. Какие слова останутся в языке и закрепятся − язык их освоит, а те слова, которые, так сказать, не очень ему угодны, не очень подходят для жизни (а мы языком пользуемся в жизни), − они уйдут из обихода и постепенно вообще исчезнут даже из пассивного словаря. Поэтому мы можем быть спокойны. Конечно, мы должны язык поддерживать, мы должны его беречь, но при этом помнить, что это саморазвивающаяся система, живой организм, который живет по своим законам, по своим принципам − как и любой другой организм.
− Как раз весной был инфоповод, что ударение в слове «звони́т» якобы неизбежно перейдет в форму «зво́нит». Вообще, насколько вы с этим согласны, и как действовать носителю языка, когда нормы меняются на глазах?
Е.Б.: На глазах, наверное, нормы не меняются. Татьяна Александровна уже об этом говорила.
Т.С.: Да, я как раз хотела сказать в ответе на ваш первый вопрос, что нормы, конечно, не так быстро меняются, как нам это порой кажется. Они отражены в словарях, и сейчас мы говорим не только о бумажных словарях. Да, это, конечно, и интернет-версии − причем таких академических источников. Например, есть портал «Академос», на котором мы можем узнать, как слово правильно произносить, в какой грамматической форме употреблять. Есть портал «Грамота.ру», на котором тоже представлено множество словарей. Если в поисковике ввести слово, то мы увидим правильную форму ударения и значение слова.
Е.Б.: Ну и увидим максимальную информацию об этом слове. Мы как раз рекомендуем пользоваться «Грамотой.ру», потому что она содержит все словари, которые утверждены Министерством, а не просто рекомендательного характера.
Ну, и плюс ко всему − «звонит»... Лет 15 назад такое уже было, когда тоже в прессе поднялся вопрос: «Ах, что же теперь, мы “брачащиеся” и...» И какое еще было слово?
Т.С.: Про «кофе» сколько раз...
Е.Б.: А, да! «Брачащиеся» и «кофе». «Что же теперь, это должна быть такая форма?» А она и должна быть − «брачащиеся», потому что есть глагол «брачиться» − второго спряжения. От глаголов второго спряжения у нас образуются отглагольные прилагательные и причастия с суффиксами -ащ-, -ящ-. «Брачующиеся» − это та форма, которая появилась параллельно с «брачащимися», и позднее она как-то закрепилась в ЗАГСах, вошла в словари в 90-е годы. И поэтому, да, те, кто проходил через ЗАГС, удивляются: «Что значит − “брачащиеся”? Мы теперь все “брачащиеся”?» Это нормально.
То же самое с «кофе». Слово появилось в XVII веке, и оно было среднего рода изначально. С XVIII века оно закрепилось как слово мужского рода, и до сих пор мы используем его в этом роде. Еще, наверное, в 70-80-е годы в известных научных трудах наших ученых высказывались прогнозы, что, может быть, когда-то слово перейдет в разряд среднего рода. Сейчас только допускается: в словаре есть помета «доп.» − допускается. Но это не значит, что мы в литературной речи должны говорить «оно мое кофе», а не «он мой кофе».
То же самое и со словом «звонит». Если это слово изучается в школе как форма «звони́т» − «звони́т, звоня́т», то мы так и должны его использовать. И тот, кто хорошо эту норму запомнил, будет ее нести и передавать из поколения в поколение.
То есть язык сам решит, какая форма победит. На наших глазах это может случиться, что побеждает какая-то из форм. Но сказать, что на глазах все быстро меняется − нельзя. На данный момент около пяти тысяч пар слов, таких как «те́фтели − тефтели́», «пе́тля − петля́» − имеют двойное литературное ударение. Поэтому «звони́т» − это литературная норма. А «зво́нит» иде с пометой «не рекомендуется», то есть может использоваться неграмотными людьми или в просторечии.
− Вы говорите, что нормы языка не меняются быстро. Но сейчас меняется все очень быстро. Как минимум язык приобретает новые слова: «кринж», «скуф» и прочее. В общем, это связано с интернетом.
Е.Б.: Да, интернет, цифровизация пришли в нашу жизнь, и, естественно, таких слов много. Молодежь в первую очередь эти слова очень быстро и легко осваивает. Если же говорить о старшем поколении, то эти слова знакомы далеко не всем − и даже не просто значения этих слов, а на слух не все эти слова слышали. И надо сказать, что старшее поколение, наверное, медленнее осваивает такие заимствования.
Т.С.: Да-да, медленнее они входят и в словари, и могут вообще туда не попасть. Вот те слова, которые вы привели, мне кажется, даже половина из них не войдет в какие-то лексикографические источники, поскольку это речь ограниченного круга подростков, молодежи, которые играют в компьютерные игры, знакомы с этой игровой системой.
Е.Б.: Молодежь использует их для чего? В качестве языковой игры, чтобы как-то выделиться среди других − тем, что «я знаю эти слова, я ими владею, я их использую в речи».
Т.С.: Это определенная субкультура. Это не первый пример. Сейчас свои молодежные субкультуры, раньше были панки, рокеры и прочие, если брать 70-80-е годы прошлого века. У каждой субкультуры был свой язык, тоже, безусловно, интересный, основанный на языковой игре, где-то на заимствованиях. Но это не значит, что система языка поменялась каким-то кардинальным образом. Нет, конечно же, нет.
− Изменение норм языка как-то влияет на работу преподавателя, на преподавательскую деятельность? Или сейчас с этим все стабильно?
Т.С.: Мне кажется, достаточно стабильно. Конечно, мы учим студентов не только усваивать систему языка как таковую, но и анализировать актуальные процессы. У нас даже есть специальный курс, называется «Активные процессы в русском языке», где мы учим их анализировать новую лексику, какие-то тенденции в грамматике, в фонетике − все, что происходит сейчас, мы это анализируем.
Кроме того, у нас есть интересный курс − «Интернет-лингвистика», где мы не только анализируем лексику, представленную на форумах, сайтах, но и учим использовать интернет-источники. Например, «Национальный корпус русского языка» − очень хороший источник для работы в школе, в том числе для создания конспектов по русскому языку.
Мы учим использовать те же самые мемы как методический источник, как материал для работы по русскому языку и литературе в школе − это тоже важно и актуально. И дети лучше воспринимают такой материал.
− Получается, будущие филологи будут готовы ко всему?
Т.С.: Ко всему, да.
Е.Б.: Мы вообще, в принципе, всех призываем обращаться к словарям. Не стесняться, обращаться. Не просто открыть интернет, забить в поисковик какое-то слово и открыть первую попавшуюся страницу, посмотреть что-то о нем. Обратиться к «Грамоте.ру», к академическим источникам, которые нам помогут в освоении той или иной нормы и разобраться в каких-то современных процессах. Потому что это не все так быстро случается. Да, лексика, может быть, обновляется быстрее, потому что она живет в языке, в устной форме речи.
Конечно, изменения в орфографии труднее будут переноситься, и они труднее переносятся теми, кто знает, владеет орфографией. А для тех, кто пришел в школу, только начал учиться − для них, наверное, проблем нет: какое правило учить − «жи-ши пиши с „и“» или «жи-ши пиши с „ы“», если вдруг когда-то такое правило будет. Поэтому, конечно, образованному человеку, который закончил школу, вуз, сложнее с этим мириться, к этому привыкать и использовать это в своей речи и устной, и письменной, чем тем, кто только начинает учиться.
− Тогда давайте уточним грань между живым языком и банальным засорением речи.
Т.С.: Я бы не сказала, что надо проводить такую четкую границу, такую грань, поскольку есть литературный язык, и есть другие формы − какие-то формы просторечия, жаргоны, диалекты. Вот про последнюю форму можно было бы подробнее поговорить. Что такое диалекты? Это территориальные разновидности языка. И, наверное, замечали, что речь жителей разных территорий очень отличается друг от друга. Например, на юге они произносят «г» как фрикативный звук: «загадка», «грибы» − неоднократно вы это слышали.
Звук [h] – это «г» фрикативный, нечто среднее между звуками [г] и [х].
На севере, здесь, на Урале, мы «окаем» очень: «молоко», «пошел», «огород». Тоже, если слышали бабушек в деревнях, то наверняка такие формы вам встречались.
И, помимо этого, много очень диалектной лексики, интересной, которая отражает культуру, традиции того или иного народа. Все, что связано, например, с рыболовством, с какими-то другими промыслами на севере. Это все отражено в диалектной лексике, и нельзя говорить о том, что это речь, которая засоряет русский язык. Это особая форма, которую мы, наоборот, должны беречь, сохранять, записывать, отражать в диалектных словарях.
Но, да, когда мы говорим о литературном языке, о том, что ребенок должен пользоваться литературным языком, когда, например, пишет сочинение, то это, конечно, так: какие-то диалектные словечки зачастую будут неуместны в официальной речи, в речи школьников, студентов, преподавателей. Вот об этом мы и говорим всегда, и говорим нашим студентам, что нужно четко понимать ситуацию общения и уже идти от конкретной ситуации.
Е.Б.: Да, то есть тут надо человеку уметь переходить с одного, так скажем, кода на другой: с диалектной речи, если она в данном случае неуместна (например, в документах), − на литературный язык. И наоборот, если он приехал в деревню, разговаривает с бабушкой, то, конечно же, у нее будет вызывать улыбку его речь. Даже некоторые известные ученые наши говорят: «Нет, я приезжаю в свою родную деревню и сразу перехожу на диалект, чтобы не вызывать каких-то лишних вопросов или улыбок у старшего поколения».
− Давайте еще один инфоповод обсудим. Получается, около 30% мигрантов не могут сдать экзамен по русскому с первой же попытки, а при повторной попытке почти половина снова проваливают тест. Почему так происходит? Возможно, проблема в уровне подготовки или в самом экзамене?
Е.Б.: Тут, конечно, много проблем. Это и уровень подготовки, и ограниченный круг общения с теми, кто владеет русским языком, и даже, может быть, проблема на психологическом уровне. Он не сразу начинает говорить, хотя, может быть, и понимает язык.
Т.С.: Да, не сразу говорит. А все почему? Потому что отсутствует речевая практика. Если в школе он изучал русский язык − да, система вроде бы усвоена, но нет языковой практики. В семье разговаривают на своем родном языке, где-то с ближайшим окружением − тоже на родном. И вот действительно Елена Ивановна права: переключение кодов не происходит. Он не может переключиться и выдать даже то, что он в школе знал. Поэтому важна языковая практика прежде всего. А система самого экзамена логична, она давно сложилась: это аудирование, говорение, письмо, чтение, то есть основные виды речевой деятельности, которые ему нужны для того, чтобы общаться.
Е.Б.: Ну и которыми он должен владеть, конечно, чтобы полноценно функционировать в обществе − конечно.
− Вот в законе как раз закрепили, что дети мигрантов не могут поступить в школу без знания русского языка. По вашему мнению, реально ли подготовить ребенка, который до этого не знал русского, к школьной программе? За сколько это можно сделать?
Е.Б.: Наши школы…
Т.С.: Могут все.
Е.Б.: И героически это делают − школы города Сургута и вообще округа в целом.
Т.С.: Вы знаете, сколько мы были с Еленой Ивановной в 22-й школе. Они настолько быстро адаптируют таких детей.
Е.Б.: 22-я школа имени Пономарева города Сургута. Наверное, можно ее в пример привести, потому что действительно им это удается, да. Мы с ними тесно сотрудничаем в этом плане. И они делают…
Т.С.: …Невозможное.
Е.Б.: …Невозможное − это точно.
Т.С.: А так им, конечно, сложно. Почему? Вот если бы ребенок приехал на год раньше, если бы родители в шесть лет отдали его в подготовительную группу, в тот же детский сад, и он бы год общался со сверстниками, с воспитателем на русском языке, ну плюс там еще идет обязательная подготовка к школе на занятиях в садике, то, конечно, он бы в первый класс пошел уже что-то умея, зная. И ему было бы проще общаться с одноклассниками, проще осваивать программу на русском языке. То есть, в принципе, года − вот так минимально, на элементарном уровне − мне кажется, было бы ребенку достаточно. Ну, такому ребенку, который способен это освоить за год.
Е.Б.: Но дети ведь могут приезжать и те, которые уже должны пойти в 9-й, 8-й класс.
Т.С.: Ну, с ними сложнее.
Е.Б.: Сложнее в том плане, что их приходится сажать на класс младше. То есть они учатся не со своими сверстниками, а с младшими, потому что им нужно выучить язык, овладеть им. И учителя, конечно, стараются использовать такие формы, методы, технологии, которые помогут этому ребенку овладеть языком. То есть они равняются, в первую очередь, на него при разработке конспекта урока и вообще тематического планирования. И вот я говорю: учителям это удается. Иногда ребенок приходит с нулевым уровнем, а в итоге успешно сдает ОГЭ − вполне на положительную оценку.
− У меня как раз была такая одноклассница. Она пришла в 11-й класс – почему-то ее не перевели в 10-й, а сразу в 11-й. Она очень плохо знала русский язык, с нами почти не разговаривала, но при этом была отличницей по другим предметам − кроме русского. Мне кажется, с ней было сложно работать. Хотелось бы уточнить: хватает ли вообще преподавателям времени на адаптацию таких учеников?
Е.Б.: Наши учителя, конечно, перегружены. Но, в любом случае, как бы то ни было, они стараются так выстраивать урок, так организовывать свой рабочий день, чтобы дети, плохо владеющие русским языком, его учили, изучали. Через внеклассные и внешкольные мероприятия, через внеурочную деятельность выстраивается работа так, чтобы ребенок не только на уроке, но и за его пределами мог овладеть языком.
− Есть еще такой миф, что в сургутских школах сейчас очень много детей, которые не знают русского языка. Точнее не только в школах, но и в детских садах. Это правда − что якобы в наших классах половина не знает русский язык? Такое бывает?
Е.Б.: Такое может быть. В 22-й школе мы это видели. Приходят дети, слабо владеющие русским. У них сейчас есть педагог дополнительного образования, который помогает тюркоязычным детям осваивать русский язык. Она как раз помогает через тюркские языки: где-то перевести, где-то адаптироваться. Ну и, в принципе, хотелось бы сказать, что наша кафедра реализует магистерскую программу по обучению русскому языку в полиэтнической среде. Достаточно большое количество специалистов уже прошло эту программу и успешно работает в школах, обучая детей русскому языку.
Т.С.: Как не родному.
Е.Б.: Да, тех детей, которые слабо владеют русским языком. Мы разрабатываем пособия и для учеников, и для учителей, которые могут помочь. Ну и, конечно, помимо нас этим занимаются и московские, и питерские вузы, и другие университеты. То есть литературы, в принципе, сегодня много. Вот Татьяна Александровна у нас – автор нескольких пособий для детей. Она знакомит детей, приехавших в округ, с Ханты-Мансийским автономным округом, с его городами – и через это идет овладение русским языком. На материале текстов строятся задания, даются упражнения.
Т.С.: Да, за последний год вышли пособия: «Мой край – моя Югра», «Сургутский алфавит», «Даша путешествует по Югре». Сейчас на подходе «Даша путешествует по России». Думаю, это пособие будет полезно в работе, поможет учителям.